Белов уже не в первый раз наблюдал волну, которая проносилась по всему Советскому Союзу, буквально от одного брошенного камня, и удивлялся, насколько советское общество внутренне мобильно, мгновенно подхватывая конструктивные идеи и делая их действительно народными.

Точно так же случилось и с Прибором Правды, который ещё называли ПП или «полный …ец».

Сталин первым занял кресло в ПП и перед журналистами центральных изданий ответил на все, даже самые каверзные вопросы. После него в то же кресло, но уже без журналистов, а в присутствии комиссии Партконтроля и трёх членов Политбюро, побывали сначала председатель Совета Народных Комиссаров Серго Орджоникидзе, а после – все наркомы и партийные руководители.

Кое-кто из них прямо из кресла поступал в ведомство товарища Берии, а кое-кто, не дожидаясь такого конца, начинал крайне неаккуратно чистить оружие – со вполне закономерным результатом. Почему? Да потому что так их семьи сохраняли пенсию и пусть урезанный, но все же пристойный социальный статус. Для тех же, кто уже попал в жернова судебной системы, такого исхода – разумеется, в случае обвинительного приговора – не предполагалось.

Происходящее так взбаламутило советскую общественность, что открытие 15 мая первых станций московского метрополитена чуть не оказалось задвинутым на последние станицы газет.

И, конечно, убирая затаившихся троцкистов и просто антигосударственных деятелей, научившихся говорить правильные слова, но так и не научившихся работать, Сталин прежде всего укреплял страну, так как военные приготовления хоть и замедлились после гибели верхушки Третьего рейха, но всё равно продолжались.

Но вот что было потом, не мог предположить даже Александр. После того как через сито Прибора Правды прошёл весь состав высшего руководства страны, включая руководителей республик, к ПП потянулась принудительная очередь из тех, кто отвечал за пропаганду, агитацию и идеологическую работу. Этих в случае чего уже не сажали, а просто понижали в должности или увольняли с пожизненным запретом заниматься партийной и государственной деятельностью.

И уж точно в информационном фоне потонуло сообщение об отъезде большой группы «творческой интеллигенции», лишённой гражданства СССР по результатам проверок. Все те, кто привык «держать фигу в кармане», годами кормясь на ниве культуры, вдруг лишились кормёжки и пополнили ряды русской эмиграции в Париже, Шанхае и Нью-Йорке, где их с распростёртыми объятиями приняли антисоветские организации, а в основном, разумеется, биржи труда.

– …Понимаете, какая штука, – Белов уселся поудобнее, привычно положив руки на стол. – Это совершенно необходимо.

Напротив него сидели и внимательно разглядывали молодого – совсем молодого – человека, уверенно рассуждавшего о необходимости развития производства антибиотиков Бурденко, [28] Семашко [29] и Спасокукоцкий. [30] Особенно – последний, поскольку Сергей Иванович особое внимание уделял борьбе с инфекциями.

– Вы имеете в виду пенициллин, молодой человек? Открытие доктора Флеминга?

– И его – в том числе. Но я бы рекомендовал также обратить внимание на амид сульфаниловой кислоты, нитрофураны и тетрациклины. Особенно – на морфоциклин, который обладает не только противовоспалительным действием, но и оказывает обезболивающее воздействие.

Разумеется, Сашка знал, что антибиотиков гораздо больше, но сумел вспомнить только те, с которыми в своё время приходилось сталкиваться полковнику Ладыгину.

– А позвольте спросить, молодой человек, – задумчиво произнес Николай Нилович, – откуда вам известны эти вовсе не тривиальные вещества?

– Спросить вы, конечно, можете, – Белов мягко улыбнулся, – но вот получить ответ – боюсь, что нет. И это не моя прихоть, а просто требование безопасности. Кстати, особо хочу отметить, что работы по некоторым из этих веществ только начались или вообще находятся в планах иностранных лабораторий, так что времени на раскачку нет совершенно.

4

Весна пришла в Москву неожиданно и повсеместно – жарким солнцем и ручьями, превращавшими улицы в потоки воды, в которых детвора пускала самодельные кораблики.

А у взрослых были игрушки посерьёзнее.

Высокая комиссия из представителей Наркомата обороны и членов Центрального Комитета на полигоне в Алабино принимала новые образцы бронетехники: тяжёлый танк, САУ, колёсную боевую машину «Гром», средний танк Т-36 и несколько грузовых машин.

КБМ получилась довольно приземистой, с огромными широкими двухкамерными колёсами и мощным вооружением, так что она лихо резвилась на мартовской грязи, расстреливая мишени из автоматической пушки и крупнокалиберного пулемёта.

Потом настал черёд танка, на совершенно новой платформе, с торсионной подвеской, большими катками и многими другими прогрессивными решениями. Танк получился тоже относительно невысокий, со стремительным силуэтом и семидесятишестимиллиметровой длинной пушкой, способной пробить любую существовавшую на то время броню.

И бронемашину, и танк доводили практически под руководством Белова, который для этого много раз приезжал на заводы и часто изменял уже готовые решения. Конструкторы и заводчане были первое время недовольны, но Александр умел находить нужные слова, и в итоге рычаги управления не елозили по ногам механика-водителя, сами танкисты не сидели друг у друга на головах, а фары на машине обзавелись нормальной защитой в виде стальных жалюзи. Десятки подобных решений изменили облик и возможности машины настолько, что в учебном бою пара машин первого варианта была однозначно побеждена одной машиной третьей версии.

Сейчас, стоя на малой трибуне среди руководства второго эшелона, Александр был уверен, что обе машины, «выступавшие» после тяжёлого танка и САУ-100, покажут себя вполне пристойно.

Самую сложную деталь – ШРУСы – пришлось делать на казанском «Даймлер-Волга», но советские и немецкие инженеры справились с задачей куда быстрее и лучше, чем заводчане «Красного Путиловца». И теперь полноприводной бронетранспортёр уверенно месил весеннюю грязь, легко перемахивая ямы, где запросто мог завязнуть любой из старых танков с узкими гусеницами и слабым двигателем. А сразу после бронетехники на поле выехали целых три машины – нижегородская «Волга-10Т» с бронированным кунгом, такая же «Волга-10З» с зенитным тридцатимиллиметровым автоматом и харьковский трёхосный автомобиль с реактивной установкой.

Первые полпути машины ехали споро и практически вровень, а потом харьковчанин, поскольку был не полноприводным, забуксовал, и был с позором утащен эвакуационной машиной.

А трёхосные полноприводные «Волги» бодро прошли всю дистанцию и, пуганув ворон слитным залпом зенитки и пулемёта на крыше кунга, встали на площадку для последующего осмотра.

– А что это вы, товарищ Саша, стоите не на месте? – Сталин, подошедший к шеренге машин, оглянулся на Белова и довольно, словно кот, прищурился. – Сколько раз вы ездили на завод?

– Восемнадцать раз, товарищ Сталин, – бодро отрапортовал руководитель заводской сдаточной бригады КБМ «Гром» конструктор Семён Александрович Гинзбург.

– Вот и становитесь в строй товарищей производственников, – Сталин качнул головой в сторону бронетранспортёра, – будете представлять нам ваше изделие.